- То есть рядом с баней, - поспешно присовокупил Василий Иванович. -
Теперь же лето... Я сейчас сбегаю туда, распоряжусь; а ты бы, Тимофеич, пока
их вещи внес. Тебе, Евгений, я, разумеется, предоставлю мой кабинет. Suum
cuique*.
______________
* Всякому свое (лат.).

- Вот тебе на! Презабавный старикашка и добрейший, - прибавил Базаров,
как только Василий Иванович вышел. - Такой же чудак, как твой, только в
другом роде. Много уж очень болтает.
- И мать твоя, кажется, прекрасная женщина, - заметил Аркадий.
- Да, она у меня без хитрости. Обед нам, посмотри, какой задаст.
- Сегодня вас не ждали, батюшка, говядинки не привезли, - промолвил
Тимофеич, который только что втащил базаровский чемодан.
- И без говядинки обойдемся, на нет и суда нет. Бедность, говорят, не
порок.
- Сколько у твоего отца душ? - спросил вдруг Аркадий.
- Имение не его, а матери; душ, помнится, пятнадцать.
- И все двадцать две, - с неудовольствием заметил Тимофеич.
Послышалось шлепание туфель, и снова появился Василий Иванович.
- Через несколько минут ваша комната будет готова принять вас, -
воскликнул он с торжественностию, - Аркадий... Николаич? так, кажется, вы
изволите величаться? А вот вам и прислуга, - прибавил он, указывая на
вошедшего с ним коротко остриженного мальчика в синем, на локтях прорванном,
кафтане и в чужих сапогах. - Зовут его Федькой. Опять-таки повторяю, хоть
сын и запрещает, не взыщите. Впрочем, трубку набивать он умеет. Ведь вы
курите?
- Я курю больше сигары, - ответил Аркадий.
- И весьма благоразумно поступаете. Я сам отдаю преферанс сигаркам, но
в наших уединенных краях доставать их чрезвычайно затруднительно.
- Да полно тебе Лазаря петь, - перебил опять Базаров. - Сядь лучше вот
тут на диван да дай на себя посмотреть.
Василий Иванович засмеялся и сел. Он очень походил лицом на своего
сына, только лоб у него был ниже и уже, и рот немного шире, и он
беспрестанно двигался, поводил плечами, точно платье ему под мышками резало,
моргал, покашливал и шевелил пальцами, между тем как сын его отличался
какою-то небрежною неподвижностию.
- Лазаря петь! - повторил Василий Иванович. - Ты, Евгений, не думай,
что я хочу, так сказать, разжалобить гостя: вот, мол, мы в каком захолустье
живем. Я, напротив, того мнения, что для человека мыслящего нет захолустья.
По крайней мере, я стараюсь, по возможности, не зарасти, как говорится,
мохом, не отстать от века.
Василий Иванович вытащил из кармана новый желтый фуляр, который успел
захватить, бегая в Аркадиеву комнату, и продолжал, помахивая им по воздуху:
- Я уже не говорю о том, что я, например, не без чувствительных для
себя пожертвований, посадил мужиков на оброк и отдал им свою землю исполу. Я
считал это своим долгом, самое благоразумие в этом случае повелевает, хотя
другие владельцы даже не помышляют об этом: я говорю о науках, об
образовании.