Народ не строгий.
- Ты их любишь, Евгений?
- Люблю, Аркадий!
- Они тебя так любят!
Базаров помолчал.
- Знаешь ли ты, о чем я думаю? - промолвил он на конец, закидывая руки
за голову.
- Не знаю. О чем?
- Я думаю: хорошо моим родителям жить на свете! Отец в шестьдесят лет
хлопочет, толкует о "паллиативных" средствах, лечит людей, великодушничает с
крестьянами - кутит, одним словом; и матери моей хорошо: день ее до того
напичкан всякими занятиями, ахами да охами, что ей и опомниться некогда; а
я...
- А ты?
- А я думаю: я вот лежу здесь под стогом... Узенькое местечко, которое
я занимаю, до того крохотно в сравнении с остальным пространством, где меня
нет и где дела до меня нет; и часть времени, которую мне удастся прожить,
так ничтожна перед вечностию, где меня не было и не будет... А в этом атоме,
в этой математической точке кровь обращается, мозг работает, чего-то хочет
тоже... Что за безобразие! Что за пустяки!
- Позволь тебе заметить: то, что ты говоришь, применяется вообще ко
всем людям...
- Ты прав, - подхватил Базаров. - Я хотел сказать, что они вот, мои
родители то есть, заняты и не беспокоятся о собственном ничтожестве, оно им
не смердит... а я... я чувствую только скуку да злость.
- Злость? почему же злость?
- Почему? Как почему? Да разве ты забыл?
- Я помню все, но все-таки я не признаю за тобою права злиться. Ты
несчастлив, я согласен, но...
- Э! да ты, я вижу, Аркадий Николаевич, понимаешь любовь, как все
новейшие молодые люди: цып, цып, цып, курочка, а как только курочка начинает
приближаться, давай Бог ноги! Я не таков. Но довольно об этом. Чему помочь
нельзя, о том и говорить стыдно. - Он повернулся на бок. - Эге! вон молодец
муравей тащит полумертвую муху. Тащи ее, брат, тащи! Не смотри на то, что
она упирается, пользуйся тем, что ты, в качестве животного, имеешь право не
признавать чувства сострадания, не то что наш брат, самоломаный!
- Не ты бы говорил, Евгений! Когда ты себя ломал?
Базаров приподнял голову.
- Я только этим и горячусь. Сам себя не сломал, так и бабенка меня не
сломает. Аминь! Кончено! Слова об этом больше от меня не услышишь.
Оба приятеля полежали некоторое время в молчании.
- Да, - начал Базаров, - странное существо человек. Как посмотришь этак
сбоку да издали на глухую жизнь, какую ведут здесь "отцы", кажется: чего
лучше? Ешь, пей и знай, что поступаешь самым правильным, самый разумным
манером. Ан нет; тоска одолеет. Хочется с людьми возиться, хоть ругать их,
да возиться с ними.
- Надо бы так устроить жизнь, чтобы каждое мгновение в ней было
значительно, - произнес задумчиво Аркадий.
- Кто говорит! Значительное хоть и ложно бывает, да сладко, но и с
незначительным помириться можно... а вот дрязги, дрязги... это беда.
- Дрязги не существуют для человека, если он только не захочет их
признать.
- Гм... это ты сказал противоположное общее место.