Катя поставила ей скамейку
под ноги; старуха не поблагодарила ее, даже не взглянула на нее, только
пошевелила руками под желтою шалью, покрывавшею почти все ее тщедушное тело.
Княжна любила желтый цвет: у ней и на чепце были ярко-желтые ленты.
- Как вы почивали, тетушка? - спросила Одинцова, возвысив голос.
- Опять эта собака здесь, - проворчала в ответ старуха и, заметив, что
Фифи сделала два нерешительные шага в ее направлении, воскликнула: - Брысь,
брысь!
Катя позвала Фифи и отворила ей дверь.
Фифи радостно бросилась вон, в надежде, что ее поведут гулять, но,
оставшись одна за дверью, начала скрестись и повизгивать. Княжна
нахмурилась, Катя хотела было выйти...
- Я думаю, чай готов? - промолвила Одинцова. - Господа, пойдемте;
тетушка, пожалуйте чай кушать.
Княжна молча встала с кресла и первая вышла из гостиной. Все
отправились вслед за ней в столовую. Казачок в ливрее с шумом отодвинул от
стола обложенное подушками, также заветное, кресло, в которое опустилась
княжна; Катя, разливавшая чай, первой ей подала чашку с раскрашенным гербом.
Старуха положила себе мед в чашку (она находила, что пить чай с сахаром и
грешно и дорого, хотя сама не тратила копейки ни на что) и вдруг спросила
хриплым голосом:
- А что пишет кнесь Иван?
Ей никто не отвечал. Базаров и Аркадий скоро догадались, что на нее не
обращали внимания, хотя обходились с нею почтительно. "Для ради важности
держат, потому что княжеское отродье", - подумал Базаров... После чаю Анна
Сергеевна предложила пойти гулять; но стал накрапывать дождик, и все
общество, за исключением княжны, вернулось в гостиную. Приехал сосед,
любитель карточной игры, по имени Порфирий Платоныч, толстенький седенький
человек с коротенькими, точно выточенными ножками, очень вежливый и
смешливый. Анна Сергеевна, которая разговаривала все больше с Базаровым,
спросила его - не хочет ли он сразиться с ними по-старомодному в преферанс.
Базаров согласился, говоря, что ему надобно заранее приготовиться к
предстоящей ему должности уездного лекаря.
- Берегитесь, - заметила Анна Сергеевна, - мы с Порфирием Платонычем
вас разобьем. А ты, Катя, - прибавила она, - сыграй что-нибудь Аркадию
Николаевичу; он любит музыку, мы кстати послушаем.
Катя неохотно приблизилась к фортепьяно; и Аркадий, хотя точно любил
музыку, неохотно пошел за ней: ему казалось, что Одинцова его отсылает, а у
него на сердце, как у всякого молодого человека в его годы, уже накипало
какое-то смутное и томительное ощущение, похожее на предчувствие любви. Катя
подняла крышку фортепьяно и, не глядя на Аркадия, промолвила вполголоса:
- Что же вам сыграть?
- Что хотите, - равнодушно ответил Аркадий.
- Вы какую музыку больше любите? - повторила Катя, не переменяя
положения.
- Классическую, - тем же голосом ответил Аркадий.
- Моцарта любите?
- Моцарта люблю.
Катя достала це-мольную сонату-фантазию Моцарта.