- Он нигилист, - повторил Аркадий.
- Нигилист, - проговорил Николай Петрович. - Это от латинского nihil,
ничего, сколько я могу судить; стало быть, это слово означает человека,
который... который ничего не признает?
- Скажи: который ничего не уважает, - подхватил Павел Петрович и снова
принялся за масло.
- Который ко всему относится с критической точки зрения, - заметил
Аркадий.
- А это не все равно? - спросил Павел Петрович.
- Нет, не все равно. Нигилист - это человек, который не склоняется ни
перед какими авторитетами, который не принимает ни одного принципа на веру,
каким бы уважением ни был окружен этот принцип.
- И что ж, это хорошо? - перебил Павел Петрович.
- Смотря как кому, дядюшка. Иному от этого хорошо, а иному очень дурно.
- Вот как. Ну, это, я вижу, не по нашей части. Мы, люди старого века,
мы полагаем, что без принсипов (Павел Петрович выговаривал это слово мягко,
на французский манер, Аркадий, напротив, произносил "прынцип", налегая на
первый слог), без принсипов, принятых, как ты говоришь, на веру, шагу
ступить, дохнуть нельзя. Vous avez change tout cela*, дай вам Бог здоровья и
генеральский чин, а мы только любоваться вами будем, господа... как бишь?
______________
* Вы все это изменили (франц.).

- Нигилисты, - отчетливо проговорил Аркадий.
- Да. Прежде были гегелисты, а теперь нигилисты. Посмотрим, как вы
будете существовать в пустоте, в безвоздушном пространстве; а теперь
позвони-ка, пожалуйста, брат, Николай Петрович, мне пора пить мой какао.
Николай Петрович позвонил и закричал: "Дуняша!" Но вместо Дуняши на
террасу вышла сама Фенечка. Это была молодая женщина лет двадцати трех, вся
беленькая и мягкая, с темными волосами и глазами, с красными, детски
пухлявыми губками и нежными ручками. На ней было опрятное ситцевое платье;
голубая новая косынка легко лежала на ее круглых плечах. Она несла большую
чашку какао и, поставив ее перед Павлом Петровичем, вся застыдилась: горячая
кровь разлилась алою волной под тонкою кожицей ее миловидного лица. Она
опустила глаза и остановилась у стола, слегка опираясь на самые кончики
пальцев. Казалось, ей и совестно было, что она пришла, и в то же время она
как будто чувствовала, что имела право прийти.
Павел Петрович строго нахмурил брови, а Николай Петрович смутился.
- Здравствуй, Фенечка, - проговорил он сквозь зубы.
- Здравствуйте-с, - ответила она негромким, но звучным голосом и,
глянув искоса на Аркадия, который дружелюбно ей улыбался, тихонько вышла.
Она ходила немножко вразвалку, но и это к ней пристало.
На террасе в течение нескольких мгновений господствовало молчание.
Павел Петрович похлебывал свой какао и вдруг поднял голову.
- Вот и господин нигилист к нам жалует, - промолвил он вполголоса.
Действительно, по саду, шагая через клумбы, шел Базаров. Его полотняное
пальто и панталоны были запачканы в грязи; цепкое болотное растение обвивало
тулью его старой круглой шляпы; в правой руке он держал небольшой мешок; в
мешке шевелилось что-то живое.