подольше. Три дня... Это, это, после трех лет,
маловато; маловато, Евгений!
- Да я ж тебе говорю, что я скоро вернусь. Мне необходимо.
- Необходимо... Что ж? Прежде всего надо долг исполнять... Так выслать
лошадей? Хорошо. Мы, конечно, с Ариной этого не ожидали. Она вот цветов
выпросила у соседки, хотела комнату тебе убрать. (Василий Иванович уже не
упомянул о том, что каждое утро, чуть свет, стоя о босу ногу в туфлях, он
совещался с Тимофеичем и, доставая дрожащими пальцами одну изорванную
ассигнацию за другою, поручал ему разные закупки, особенно налегая на
съестные припасы и на красное вино, которое сколько можно было заметить,
очень понравилось молодым людям.) Главное - свобода; это мое правило... не
надо стеснять... не...
Он вдруг умолк и направился к двери.
- Мы скоро увидимся, отец, право.
Но Василий Иванович, не оборачиваясь, только рукой махнул и вышел.
Возвратясь в спальню, он застал свою жену в постели и начал молиться
шепотом, чтобы ее не разбудить. Однако она проснулась.
- Это ты, Василий Иваныч? - спросила она.
- Я, матушка!
- Ты от Енюши? Знаешь ли, я боюсь: покойно ли ему спать на диване? Я
Анфисушке велела положить ему твой походный матрасик и новые подушки; я бы
наш пуховик ему дала, да он, помнится, не любит мягко спать.
- Ничего, матушка, не беспокойся. Ему хорошо. Господи, помилуй нас
грешных, - продолжал он вполголоса свою молитву. Василий Иванович пожалел
свою старушку; он не захотел сказать ей на ночь, какое горе ее ожидало.
Базаров с Аркадием уехали на другой день. С утра уже все приуныло в
доме; у Анфисушки посуда из рук валилась; даже Федька недоумевал и кончил
тем, что снял сапоги. Василий Иванович суетился больше чем когда-либо: он
видимо храбрился, громко говорил и стучал ногами, но лицо его осунулось, и
взгляды постоянно скользили мимо сына. Арина Власьевна тихо плакала; она
совсем бы растерялась и не совладела бы с собой, если бы муж рано утром
целые два часа ее не уговаривал. Когда же Базаров, после неоднократных
обещаний вернуться никак не позже месяца, вырвался наконец из удерживавших
его объятий и сел в тарантас; когда лошади тронулись, и колокольчик
зазвенел, и колеса завертелись, - и вот уже глядеть вслед было незачем, и
пыль улеглась, и Тимофеич, весь сгорбленный и шатаясь на ходу, поплелся
назад в свою каморку; когда старички остались одни в своем, тоже как будто
внезапно съежившемся и подряхлевшем доме, - Василий Иванович, еще за
несколько мгновений молодцевато махавший платком на крыльце, опустился на
стул и уронил голову на грудь. "Бросил, бросил нас, - залепетал он, -
бросил; скучно ему стало с нами. Один как перст теперь, один!" - повторил он
несколько раз и каждый раз выносил вперед свою руку с отделенным
указательным пальцем. Тогда Арина Власьевна приблизилась к нему и, прислонив
свою седую голову к его седой голове, сказала: "Что делать, Вася! Сын -
отрезанный ломоть.