В Дрездене, на Брюлевской террасе, между двумя и четырьмя часами, в
самое фешенебельное время для прогулки, вы можете встретить человека лет
около пятидесяти, уже совсем седого и как бы страдающего подагрой, но еще
красивого, изящно одетого и с тем особенным отпечатком, который дается
человеку одним лишь долгим пребыванием в высших слоях общества. Это Павел
Петрович. Он уехал из Москвы за границу для поправления здоровья и остался
на жительство в Дрездене, где знается больше с англичанами и с проезжими
русскими. С англичанами он держится просто, почти скромно, но не без
достоинства; они находят его немного скучным, но уважают в нем совершенного
джентльмена, "a perfect gentleman". С русскими он развязнее, дает волю своей
желчи, трунит над самим собой и над ними; но все это выходит у него очень
мило, и небрежно, и прилично. Он придерживается славянофильских воззрений:
известно, что в высшем свете это считается tres distingue*. Он ничего
русского не читает, но на письменном столе у него находится серебряная
пепельница в виде мужицкого лаптя. Наши туристы очень за ним волочатся.
Матвей Ильич Колязин, находящийся во временной оппозиции, величаво посетил
его, проезжая на богемские воды; а туземцы, с которыми он, впрочем, видится
мало, чуть не благоговеют перед ним. Получить билет в придворную капеллу, в
театр и т.д. никто не может так легко и скоро, как der Herr Baron von
Kirsanoff**. Он все делает добро, сколько может; он все еще шумит
понемножку: недаром же был он некогда львом; но жить ему тяжело... тяжелей,
чем он сам подозревает... Стоит взглянуть на него в русской церкви, когда,
прислонясь в сторонке к стене, он задумывается и долго не шевелится, горько
стиснув губы, потом вдруг опомнится и начнет почти незаметно креститься...
______________
* весьма почтенным (франц.).
** господин барон фон Кирсанов (нем.).

И Кукшина попала за границу. Она теперь в Гейдельберге и изучает уже не
естественные науки, но архитектуру, в которой, по ее словам, она открыла
новые законы. Она по-прежнему якшается с студентами, особенно с молодыми
русскими физиками и химиками, которыми наполнен Гейдельберг и которые,
удивляя на первых порах наивных немецких профессоров своим трезвым взглядом
на вещи, впоследствии удивляют тех же самых профессоров своим совершенным
бездействием и абсолютною ленью. С такими-то двумя-тремя химиками, не
умеющими отличить кислорода от азота, но исполненными отрицания и
самоуважения, да с великим Елисевичем Ситников, тоже готовящийся быть
великим, толчется в Петербурге и, по его уверениям, продолжает "дело"
Базарова. Говорят, его кто-то недавно побил, но он в долгу не остался: в
одной темной статейке, тиснутой в одном темном журнальце, он намекнул, что
побивший его - трус. Он называет это иронией. Отец им помыкает по-прежнему,
а жена считает его дурачком... и литератором.
Есть небольшое сельское кладбище в одном из отдаленных уголков России.