Словом, эта... эта девушка, про которую ты,
вероятно, уже слышал...
- Фенечка? - развязно спросил Аркадий.
Николай Петрович покраснел.
- Не называй ее, пожалуйста, громко... Ну, да... она теперь живет у
меня. Я ее поместил в доме... там были две небольшие комнатки. Впрочем, это
все можно переменить.
- Помилуй, папаша, зачем?
- Твой приятель у нас гостить будет... неловко...
- Насчет Базарова ты, пожалуйста, не беспокойся. Он выше всего этого.
- Ну, ты, наконец, - проговорил Николай Петрович. - Флигелек-то плох -
вот беда.
- Помилуй, папаша, - подхватил Аркадий, - ты как будто извиняешься; как
тебе не совестно.
- Конечно, мне должно быть совестно, - отвечал Николай Петрович, все
более и более краснея.
- Полно, папаша, полно, сделай одолжение! - Аркадий ласково улыбнулся.
"В чем извиняется!" - подумал он про себя, и чувство снисходительной
нежности к доброму и мягкому отцу, смешанное с ощущением какого-то тайного
превосходства, наполнило его душу. - Перестань, пожалуйста, - повторил он
еще раз, невольно наслаждаясь сознанием собственной развитости и свободы.
Николай Петрович глянул на него из-под пальцев руки, которою он
продолжал тереть себе лоб, и что-то кольнуло его в сердце... Но он тут же
обвинил себя.
- Вот это уж наши поля пошли, - проговорил он после долгого молчания.
- А это впереди, кажется, наш лес? - спросил Аркадий.
- Да, наш. Только я его продал. В нынешнем году его сводить будут.
- Зачем ты его продал?
- Деньги были нужны; притом же эта земля отходит к мужикам.
- Которые тебе оброка не платят?
- Это уж их дело, а впрочем, будут же они когда-нибудь платить.
- Жаль леса, - заметил Аркадий и стал глядеть кругом.
Места, по которым они проезжали, не могли назваться живописными. Поля,
все поля, тянулись вплоть до самого небосклона, то слегка вздымаясь, то
опускаясь снова; кое-где виднелись небольшие леса, и, усеянные редким и
низким кустарником, вились овраги, напоминая глазу их собственное
изображение на старинных планах екатерининского времени. Попадались и речки
с обрытыми берегами, и крошечные пруды с худыми плотинами, и деревеньки с
низкими избенками под темными, часто до половины разметанными крышами, и
покривившиеся молотильные сарайчики с плетенными из хвороста стенами и
зевающими воротищами возле опустелых гумен, и церкви, то кирпичные с
отвалившеюся кое-где штукатуркой, то деревянные с наклонившимися крестами и
разоренными кладбищами. Сердце Аркадия понемногу сжималось. Как нарочно,
мужички встречались все обтерханные, на плохих клячонках; как нищие в
лохмотьях, стояли придорожные ракиты с ободранною корой и обломанными
ветвями; исхудалые, шершавые, словно обглоданные, коровы жадно щипали траву
по канавам. Казалось, они только что вырвались из чьих-то грозных,
смертоносных когтей - и, вызванный жалким видом обессиленных животных, среди
весеннего красного дня вставал белый призрак безотрадной, бесконечной зимы с
ее метелями, морозами и снегами...