Сходство было несомненное. Подобно героине "Фауста", в детстве и юности
я могла читать только детские книги, путешествия и хрестоматии. Исключение
было сделано для одного Тургенева" (Т и его время, стр. 7).
В связи с выходом в 1856 г. издания "Повестей и рассказов" И. С.
Тургенева в журналах того времени появился ряд рецензий, в которых
характеризовался "Фауст". А. В. Дружинин в "Библиотеке для чтения" развивал
мысль, высказанную им ранее в письме к Тургеневу, о победе в его творчестве
"пушкинского" начала над "гоголевским". По его словам, "...в "Муму", в "Двух
приятелях", в "Затишье", в "Переписке", в "Фаусте" поток поэзии прорывается
со всею силою, срывает преграды, мечется по сторонам, и хотя не вполне
получает свободное течение, но уже высказывает и богатство свое и свое
истинное направление" (5 Чт, 1857, э 3, отд. "Критика", стр. 11).
К. С. Аксаков, давая в "Русской беседе" "Обозрение современной
литературы", в духе своих славянофильских взглядов сопоставляет "Рудина", в
котором "выставлен человек замечательный: с умом сильным, интересом высоким,
но отвлеченный и путающийся в жизни", и "Фауста", где Тургенев
"противополагает <...> дрянности человеческой уже не только простую цельную
естественную природу души, но цельность духовного начала, нравственную
истину, вечную и крепкую, - опору, прибежище и силу человека" ("Русская
беседа", 1857, т. I, кн. 5, отд. "Обозрения", стр. 22).
С. С. Дудышкин в рецензии на "Повести и рассказы" И. С. Тургенева,
опубликованной в "Отечественных записках", критикуя основного героя ранних
произведений Тургенева, "лишнего человека", противопоставляет ему
"благородного человека, который трудится изо дня в день без громких фраз", и
трактует в свете этих благонамеренных либеральных идеалов "Фауста"
Тургенева. Дудышкин осуждает героя повести, нарушившего "покой одной
прекрасной женщины, Ельцовой, тем, что развил ее умственный горизонт,
вдохнул в нее страсть, из которой ей не было исхода. Одна смерть была
необходима, и потому Ельцова умерла. Она исполнила свой _долг_" (03, 1857, э
1, отдел II, стр. 23). И далее Дудышкин, перефразируя заключительные слова
повести о долге и отречении, рассматривает их как ключ к новому этапу
творчества Тургенева, когда писатель обретет "идеал", гармонирующий с
окружающей его обстановкой, и для его героев наступит "пора деятельности,
труда" (там же, стр. 25).
Против этих идей Дудышкина, тенденциозно перетолковывавшего
произведения Тургенева, выступил Н. Г. Чернышевский в "Заметках о журналах"
(С, 1857, э 2) (см. наст, изд., т. VI, стр. 518). Однако ни Чернышевский, ни
Добролюбов не могли солидаризироваться и с Тургеневым, противопоставившим
долг и личное счастье. Это противоречило этической системе революционных
демократов, теории "разумного эгоизма", по которой долг определяется
внутренним влечением, а основным источником деятельности развитой личности
является разумно понятый "эгоизм".