III, стр. 19).
"Неловким" соседство тургеневского и гетевского "Фауста" считал и Е. Я.
Колбасин (см. Т и круг Совр, стр. 277).
В связи с опубликованием "Фауста" в "Современнике" возник конфликт
между Тургеневым и M. H. Катковым как редактором "Русского вестника". M. H.
Катков принял "Фауста" за еще не написанную, но обещанную "Русскому
вестнику" осенью 1855 г. повесть "Призраки", работа над которой задержалась,
и в объявлении о подписке на журнал в 1857 г., помещенном в "Московских
ведомостях" от 17 ноября 1856 г. (э 138), выступил с обвинением Тургенева в
нарушении своего слова. Тургенев поместил в "Московских ведомостях"
опровержение, в котором разъяснил возникшее недоразумение (см. Моск Вед,
1856, 18 декабря, э 151), после чего Катков и Тургенев еще раз обменялись
открытыми письмами (см. Моск Вед, 1856, 20 декабря, э 152 ж Моек Вед, 1857,
15 января, э 7). "Фауст" в данном случае послужил лишь поводом для
столкновения, причиной которого было известие о заключенном Тургеневым
"обязательном соглашении" об исключительном сотрудничестве в "Современнике"
с января 1857 г.
"Фауст" писался Тургеневым в обстановке намечавшегося политического
кризиса, после окончания Крымской войны и смерти Николая I. Невеселые
впечатления от современной писателю русской действительности дополнялись его
личными переживаниями. Внутренние истоки повести, обусловившие ее грустную
лирическую тональность, раскрываются Тургеневым в письме к M. H. Толстой от
25 декабря 1856/6 января 1857 г. "Видите ли, - писал Тургенев, - мне было
горько стареться, не изведав полного счастья - и не свив себе покойного
гнезда. Душа во мне была еще молода и рвалась и тосковала; а ум, охлажденный
опытом, изредка поддаваясь ее порывам, вымещал на ней свою слабость горечью
и иронией <...> Когда Вы меня знали, я еще мечтал о счастье, не хотел
расстаться с надеждой; теперь я окончательно махнул на все это рукой <...>
"Фауст" был написан на переломе, на повороте жизни - вся душа вспыхнула
последним огнем воспоминаний, надежд, молодости..." (Т, Письма, т. III, стр.
65).
Изображая душевное состояние героя повести, вернувшегося в родовое
имение после долгого отсутствия и полюбившего замужнюю женщину, Тургенев
исходил из личного опыта. Те же воспоминания детства, то же
грустно-созерцательное настроение (см. письмо к С. Т. Аксакову от 25 мая/6
июня 1856 г. - Т, Письма, т. II, стр. 356), та же "внутренняя тревога",
мысли об одиночестве, неустроенности и тоска по "счастью" (см. письмо к E.
E. Ламберт от 9/21 мая 1856 г., Т, Письма, т. II, стр. 349) овладели им при
посещении Спасского в мае - июне 1856 г. "Я не рассчитываю более на счастье
для себя, т. е. на счастье в том опять-таки тревожном смысле, в котором оно
принимается молодыми сердцами; нечего думать о цветах, когда пора цветения
прошла. Дай бог, чтобы плод по крайней мере был какой-нибудь - а эти
напрасные порывания назад могут только помешать его созреванию.