дождь налетел мгновенно и запрыгал пузырями по воде. Я предложил ей
свое пальто; она накинула его себе на плечи. Мы пристали к берегу - не у
пристани - и до дому дошли пешком. Я вел ее под руку. Мне все как будто
хотелось сказать ей что-то; но я молчал. Однако я, помнится, спросил ее,
зачем она, когда бывает дома, всегда сидит под портретом госпожи Ельцовой,
словно птенчик под крылом матери? "Ваше сравнение очень верно, - возразила
она, - я бы никогда не желала выйти из-под ее крыла". - "Не желали бы выйти
на волю?" - спросил я опять. Она ничего не отвечала.
Я не знаю, зачем я рассказал тебе эту прогулку, - потому разве, что она
осталась в моей памяти как одно из самых светлых событий прошедших дней,
хотя в сущности какое же это событие? Мне было так отрадно и безмолвно
весело, и слезы, слезы легкие и счастливые, так и просились из глаз.
Да! вообрази, на другой день, проходя в саду мимо беседки, слышу я
вдруг - чей-то приятный, звучный женский голос поет: "Freu't euch des
Lebens..." Я заглянул в беседку: это была Вера. "Браво! - воскликнул я, - я
и не знал, что у вас такой славный голо"!" Она застыдилась и умолкла. Кроме
шуток, у ней отличный, сильный сопрано. А она, я думаю, и не подозревала,
что у ней хороший голос. Сколько нетронутых богатств еще таится в ней! Она
сама себя не знает. Но не правда ли, что такая женщина в наше время
редкость?

12 августа.

Престранный разговор был у нас вчера. Речь зашла сперва о привидениях.
Вообрази: она в них верит и говорит, что имеет на то свои причины. Приимков,
который тут же сидел, опустил глаза и покачал головою, как бы подтверждая ее
слова. Я стал было ее расспрашивать, но скоро заметил, что этот разговор был
ей неприятен. Мы начали говорить о воображении, о силе воображения. Я
рассказал, что в молодости я, много мечтая о счастии (обыкновенное занятие
людей, которым в жизни не повезло или не везет), между прочим, мечтал о том,
какое было бы блаженство провести вместе с любимой женщиной несколько недель
в Венеции. Я так часто думал об этом, особенно по ночам, что у меня
понемногу сложилась в голове целая картина, которую я мог, по желанию,
вызвать перед собою: стоило только закрыть глаза. Вот что мне
представлялось: ночь, луна, свет от луны белый и нежный, запах... ты
думаешь, лимона? нет, ванили, запах кактуса, широкая водная гладь, плоский
остров, заросший оливами; на острове, у самого берега, небольшой мраморный
дом, с раскрытыми окнами; слышится музыка, бог знает откуда; в доме деревья
с темными листьями и свет полузавешенной лампы; из одного окна перекинулась
тяжелая бархатная мантия с золотой бахромой и лежит одним концом на воде; а
облокотись на мантию, рядом сидят _он_ и _она_ и глядят вдаль туда, где
виднеется Венеция. Все это так ясно мне представлялось, как будто я все это
видел собственными глазами.