На следующее утро барыня проснулась довольно поздно. Гаврила ожидал ее
пробуждения для'того, чтобы дать приказ к решительному натиску на Герасимове
убежище, а сам готовился выдержать сильную грозу. Но грозы не приключилось.
Лежа в постели, барыня велела позвать к себе старшую приживалку.
-Любовь Любимовна,-начала она тихим и слабым голосом; она иногда любила
прикинуться загнанной и сиротливой страдалицей; нечего и говорить, что всем
людям в доме становилось тогда очень неловко,-Любовь Любимовна, вы видите,
каково мое положение: подите, душа моя, к Гавриле Андреичу, поговорите с
ним: неужели для него какая-нибудь собачонка дороже спокойствия, самой жизни
его барыни? Я бы не желала этому верить,- прибавила она с выражением
глубокого чувства,-подите, душа моя, будьте так добры, подите к Гавриле
Андреичу.
Любовь Любимовна отравилась в Гаврилину комнату. Неизвестно о чем
происходил у них разговор; но спустя некоторое время целая толпа людей
подвигалась через двор в направлении каморки Герасима: впереди выступал
Гаврила, придерживая рукою картуз, хотя ветру не было; около н.его шли лакеи
и повара; из окна глядел дядя Хвост и распоряжался, то есть только так
руками разводил; позади всех прыгали и кривлялись мальчишки, из которых
половина набежала чужих. На узкой лестнице, ведущей к каморке, сидел один
караульщик; у двери стояло два других, с палками. Стали взбираться по
лестнице, заняли ее во всю длину. Гаврила подошел к двери, стукнул, в нее
кулаком, крикнул:
- Отвори.
Послышался сдавленный лай; но ответа не было.
- Говорят, отвори! - повторил он.
- Да, Гаврила Андреич,-заметил снизу Степан,-ведь он глухой - не
слышит. Все. рассмеялись.
- Как же быть? - возразил сверху Гаврила.
- А у него там дыра в двери,-отвечал Степан,-так вы палкой-то
пошевелите. Гаврила нагнулся.
- Он ее армяком каким-то заткнул, дыру-то.
- А вы армяк пропихните внутрь. Тут опять раздался глухой лай.
- Вишь, вишь, сама сказывается,-заметили в толпе и опять рассмеялись.
Гаврила почесал у себя за ухом.
- Нет, брат,-продолжал он наконец,-армяк-то ты пропихивай сам, коли
хочешь.
- А что ж, извольте!
И Степан вскарабкался наверх, взял палку, просунул внутрь армяк и начал
болтать в отверстии палкой, приговаривая: "Выходи, выходи!" Он еще болтал
палкой, как вдруг дверь каморки быстро распахнулась - вся челядь тотчас
кубарем скатилась с лестницы, Гаврила прежде всех. Дядя Хвост запер окно.
- Ну, ну, ну, ну,-кричал Гаврила со двора,-смотри у меня, смотри!
Герасим неподвижно стоял на пороге. Толпа собралась у подножия
лестницы. Герасим глядел на всех этих людишек в немецких кафтанах сверху,
слегка оперши руки в бока;
в своей красной крестьянской рубашке он казался каким-то великаном
перед ними, Гаврила сделал шаг вперед.
- Смотри, брат,- промолвил он,- у меня не озорничай. И он начал ему
объяснять знаками, что барыня, мол, непременно требует твоей собаки:
подавай, мол, ее сейчас, а то беда тебе будет.